Часть 1

В те ночи, когда Лестат покидал поместье, отправляясь пиршествовать в деревни рабов, Луи чувствовал себя особенно одиноким. Среди слуг ходили пересуды, что хозяин обзавёлся странным другом, да и сам ведёт себя странно – но никому из них и в голову не приходило, что связывала их отнюдь не дружба, а власть господина над рабом. Как бы ни желал Луи избавиться от Лестата – а порой такие мысли и в самом деле его посещали – он понимал, что останется при этом единственным вампиром, да ещё и неопытным, среди людей, которым никогда не сможет раскрыть свою тайну. А при Лестате не нужно было притворяться, он мог научить хоть чему-нибудь – хотя учил не очень-то охотно…
Перед ним стоял накрытый стол с любимой когда-то пищей, но, увы, Луи не мог взять в рот ни кусочка из этих яств. Вот уже четыре года он не был человеком, и рано или поздно слуги всё поймут – ведь тайное всегда становится явным.
Дверь отворилась, и вошла Иветт – чернокожая рабыня, на которую Луи уже давно не мог смотреть спокойно, каждый раз опускал глаза, чтобы только не видеть пульсирующей жилки на её шее, не поддаваться соблазну. А сейчас соблазн был особенно силён, потому что Луи был голоден.
- Хозяин… - заговорила девушка, и голосок её дрожал. – Вы здоровы?
- Да, здоров, Иветт, - отвечал Луи безжизненным голосом, - не беспокойся обо мне.
«Беспокойся лучше о себе», - добавил он мысленно.
- Хозяин, - девушка взглянула ему прямо в глаза, и Луи пришлось отвести взгляд, - прошу вас, умоляю, отошлите вашего друга. Все рабы его боятся… и вас тоже.
Последние слова она почти прошептала.
- Я сам себя боюсь, - услышал Луи свой голос.
Сейчас он умирал от голода, а Иветт подошла слишком близко. В голове словно взорвалась кровавая вспышка, затмевая разум. В следующий миг он понял, что прижимает ко рту руку Иветт и пьёт её кровь.
А ещё через миг понял, что скулы ему сводит от нестерпимо горького вкуса, и при этом он задыхался, потому что свободной рукой Иветт зажала ему ноздри, не давая дышать!
Оторвавшись от кровавой раны, он втянул ртом воздух, рухнул в кресло, тяжело дыша. Иветт тут же упала в соседнее и провела здоровой рукой по лбу.
- Так я и думала, хозяин, - заговорила она. – Мой дед никогда не ошибался в таких делах. Но я обещаю вам, клянусь всем, что мне дорого – у вас всё будет хорошо, я для этого и пришла. Сейчас я принесу ужин, вы ведь так любили когда-то крольчатину, помните? Только не выходите, пожалуйста, из комнаты, пока я не вернусь. Я быстро, обещаю.
Вернулась Иветт и вправду скоро, и в здоровой руке у неё была клетка с двумя живыми кроликами.

Она что-то подозревает, но пытается ему помогать – иначе поведение служанки было не объяснить. Стоит ли теперь, когда с кроликами покончено, попытаться её разыскать?
Однако спустя полчаса (во всяком случае, стенные часы утверждали, что прошло именно столько времени), Иветт появилась снова, и на этот раз он встретил её улыбкой, заметив при этом, что рука у неё тщательно перебинтована.
- Рада, что вам лучше, хозяин, - заговорила девушка. – Видите ли, среди ваших рабов есть… очень неумные люди, которые считают вас дьяволом. Как только можно быть такими невеждами! Ведь любой добрый христианин знает, что дьявол не может войти в Божий храм – а вы постоянно посещаете часовню, в вашем доме есть распятия и изображения Мадонны! Эти люди неумны, но их много. К счастью, к советам моего деда, шамана и хранителя знаний наших предков, они всё же прислушиваются, а он запретил им нападать на вас, пока не будет доказано, что вы в самом деле продали душу дьяволу. Но я-то знаю, что вы не заключали никаких нечестивых сделок, а стали жертвой колдовства! А колдун, который вас проклял – это Лестат!
Луи едва удержался, чтобы не вскрикнуть. Девушка была очень близка к истине. Вот только ни один белый не назвал бы Лестата словом «колдун».
- Вижу, что я права, - продолжала Иветт. – У вас прямо-таки глаза вспыхнули ненавистью, стоило мне лишь помянуть его имя! Всё это его работа – и смерти в деревнях, и ваше несчастье. Но мой дед положит этому конец. Вы можете ему верить – ведь это от него я узнала о траве… как же она называется… Увы, название я забыла, но её сок совершенно лишён запаха, и при этом у него отвратительно горький вкус. Прежде чем прийти к вам, я намазала этим соком всё тело. Простите, что пришлось подвергнуть вас такому испытанию, но иначе вы просто не поверили бы, что я всё знаю и что я на вашей стороне… Пойдёмте же со мной в дом моего деда, и ничего не бойтесь.

Странно, что помощь иногда приходит оттуда, откуда её совсем не ждёшь. Всю свою жизнь Луи считал рабов дикарями, способными разве что обслуживать своих белых господ – и вот посреди ночи скачет верхом по залитым лунным светом просторам, прижимая к себе Иветт, за чьей всегдашней скромностью и готовностью услужить всё это время таилась не только преданность, но и отвага, а возможно, и мудрость. Хотя ветер порой дул в лицо, наполняя его ноздри запахом крови девушки, никакого желания вонзить в свою спутницу зубы он не испытывал: то ли ужин из «крольчатины» и вправду оказался сытным, то ли были свежи воспоминания о горьком травяном соке, то ли чужое участие и понимание и в самом деле способны противостоять проклятию – этого Луи не знал. Он знал лишь, что сейчас они скачут под сказочной луной в обитель доброго волшебника, что дорогу ему показывает принцесса, посвящённая в тайны светлой магии, а чарам злого колдуна, как и положено в сказках, скоро придёт конец.
Однако всё это лишь мечты, а вот что будет, если по пути им встретится Лестат? Да ещё, чего доброго, захочет перекусить его провожатой?
В таком случае Луи станет драться с ним – насмерть, если вампиры вообще способны умереть. Давно надо было это сделать.
Перед внутренним взором возникла картина: на земле без признаков всякого подобия жизни лежат два вампира, лица у обоих оскалены, с торчащих изо рта клыков стекает кровь, просачиваясь в землю. Рядом, не в силах отвести глаз от жуткого зрелища, замерла Иветт. Нет, если появится Лестат – надо сразу отдать Иветт приказ бежать… который ей придётся выполнить, как рабыне своего хозяина. Но вот много ли послушания осталось в рабыне, которая всего лишь несколько часов назад посмела схватить хозяина за нос?
Луи невольно улыбнулся этой мысли. Кстати, ведь это очень неплохой приём, если дело и вправду дойдёт до поединка с Лестатом…
Но, видимо, удача в эту ночь была на их стороне, потому что с Лестатом они так и не столкнулись. А вот уже показалась и деревня рабов, в окнах хижин до сих пор горят огни, а ворота охраняют стражники с факелами, двое великолепно сложённых мужчин, которые могли бы показаться Луи красивыми, если бы не цвет их кожи.
- Стой! Кто идёт? – прокричал один из дозорных.
- Свои, - отвечала Иветт.
- Свои, вот как? – стражник вгляделся Луи в лицо так внимательно и пристально, что тот уже начал сомневаться, не угодил ли в ловушку.
Однако дозорные расступились перед ними, освобождая проход к воротам.
- Ну что же, - проговорил тот же стражник, - свои так свои. Раз уж Синь так считает, то не мне с ним спорить. Хотя немало и таких, что спорят – прошу вас об этом помнить, когда окажетесь в деревне.
Жилищем Синя, как называли шамана племени, оказалась такая же простая хижина, как и у остальных рабов.
- Как только возможно жить в таком крохотном домишке? – тихо спросил Луи у Иветт. – Мне казалось, что дом шамана…
- А разве у нас есть выбор? – отвечала Иветт. – В богатых особняках живут белые господа, а чёрные рабы довольны и тем, что в дождь есть где укрыться. Так уж в мире заведено.
Неожиданно Луи ощутил укол совести. С тех пор как погиб Поль, он отгородился от всего мира стеной горя, почти не думая о том, что у других могут быть свои трудности, беды и несчастья. А думать о комфорте рабов ему не пришло бы в голову и в лучшие времена. Возможно, настигшее его проклятие было наказанием за гордыню?

Часть 3

В последующие несколько ночей Луи приходилось прилагать все усилия, чтобы скрыть от Лестата переполнявшие его чувства, которые сменяли друг друга едва ли не каждые полчаса. Порой ему хотелось смеяться, словно с души наконец свалился камень, порой его охватывал страх, что весь план сорвётся из-за какой-нибудь мелочи. Почти каждую ночь он уезжал в город, говоря Лестату, что ему нужно уладить кое-какие деловые вопросы со своим нотариусом. Собственно, так оно и было.
Иветт держалась тише мышки, мило улыбалась обоим белым господам, спрашивала, будут ли они сегодня ужинать. Луи при этом позволял себе мысленную усмешку. Скоро весь этот спектакль окончится, и ему не придётся больше разыгрывать отсутствие аппетита, сидя за накрытым столом. Осталась неделя или полторы, по словам нотариуса. Всё-таки деньги в этом мире способны если и не на всё, то на многое.
Когда был успешно завершён первый этап намеченного плана, пришла пора переходить ко второму. И вот этот-то этап вызывал у Луи неуверенность, граничащую с уколами совести. Потому что решалась не только его судьба, не только судьба Лестата, но и участь невинного человека. Да, с нотариусом они обговорили все детали, но жизнь бывает так непредсказуема!
Дождавшись, когда Лестат уедет из поместья, Луи осторожно постучал в дверь комнаты его отца и сразу же получил разрешение войти.
- Доброго вам вечера, мой господин, - начал он, и старик тут же повернулся на звук его голоса.
- А, это вы, господин Луи, - он слабо улыбнулся. – Приятно с вами поговорить, не так уж часто мы беседуем. Чем могу быть полезен?
Подобный вопрос звучал странно в устах старика, уже давно потерявшего зрение – но, видимо, отец Лестата был из тех людей, которые сохраняют волю к жизни вопреки любым несчастьям.
- Я надеюсь, что это я смогу быть полезен вам, - отвечал Луи, стараясь скрыть волнение. – Видите ли, я хотел бы преподнести вам подарок – усадьбу, которую недавно приобрёл. Сам дом великолепен, я не раз его осматривал, со всеми удобствами, окружён прекрасным садом. Правда, есть у него и недостаток: расположен он очень уединённо, до ближайшего поместья добираться несколько миль верхом…
Ну вот, теперь старик его хорошенько отругает и будет прав. Вряд ли престарелому человеку может понравиться, что его отсылают из дома, да ещё и в какую-то глушь.
Однако отец Лестата и не думал возмущаться. Напротив, едва сдерживая слёзы, он поднялся с кресла-качалки и пожал Луи руку.
- Благодарю вас от всего сердца, - голос его дрожал. – Я уже сколько раз говорил Лестату, что не дело двум людям благородного происхождения ютиться в чужом доме, будто погорельцам. Хотя мы погорельцы и есть… Наш родовой замок в горах Франции был когда-то пожалован нашему семейству королём, а теперь от него ничего не осталось, да и от моей семьи тоже, кроме младшего сына. Вы ведь знаете, во Франции свершилась революция, буржуа власть к рукам прибрали, а дворянам плохо пришлось… И ладно бы, если бы только власть сменилась, а то ведь и многих людей словно подменили. Сколько лет наше семейство жило в мире с соседней деревней – и вот они напали на наш замок, перебили всех, кто пытался защитить нашу семью, убили моих детей и внуков!
Луи не смел вымолвить и слова. Ему никогда даже не приходило в голову, что у семейства Лионкуров такая страшная судьба. Стало стыдно за то, что сейчас он пытается отослать этих двоих несчастных – но сказать об этом он не мог.
Старик же тем временем продолжал:
- Только Лестат у меня и остался, но и он стал другим. Знаете, он ведь всегда был таким чудесным юношей, вежливым, воспитанным… И всюду приносил с собой радость, где бы ни появлялся. Таким я его помню, пока он не уехал в Париж. Я не знаю, что случилось с ним в Париже – он внезапно разбогател, стал посылать нашей семье дорогие подарки, но никогда не пытался вернуться назад, и письма его были так сдержанны… Невольно думается о том, что в Париже он завёл себе какую-нибудь сомнительную компанию – но кто бы это мог быть? Революционеры? Но они не приняли бы в свои ряды дворянина. Быть может, контрабандисты? Этим можно было бы объяснить внезапное богатство, что завелось у Лестата, но тоже сомнительно. А когда верные люди помогли мне бежать в Новый свет, Лестат нашёл меня спустя десять лет – но я не узнал своего сына, его словно подменили. Да, он обо мне заботится, но он же меня и ненавидит. Да, между нами не всё было гладко, но сколько уже раз я просил у него прощения!
- Мне так жаль, - искренне проговорил Луи, - что такое несчастье случилось с вашей семьёй. Я обязательно закажу молебен в церкви за всех ваших покойных родственников.
- Да благословит вас Господь, месье Луи, - очень серьёзно отвечал старик. – Да ниспошлёт он вам много долгих и счастливых дней. Я бы хотел, чтобы вы были моим сыном… Могли бы вы оказать мне такую честь, господин Луи, и называть меня своим отцом?
- Да, отец, - опустившись на колени, Луи поцеловал старику руку.
Губы его коснулись кожи человека, который отныне стал для него приёмным отцом, он ясно ощутил, как в пальцах старика, пускай и холодных по человеческим меркам, бежит живая кровь – но никакого искушения вонзить в него зубы не испытал.
- А о том, что усадьба расположена вдали от людей, не беспокойтесь, - произнёс старик. – Если бы вы видели наш замок во Франции, окружённый горами и лесами, то поняли бы, что мы к такой жизни привыкли. И я бы хотел дожить свои дни на природе, в уединении. Может, когда окажемся вдвоём с Лестатом, с ним будет проще поладить…

- Так ты что, меня высылаешь? – Лестат, казалось, готов был накинуться на Луи с кулаками. – Испугался россказней своих рабов?
- Усадьба – это мой дар твоему отцу, Лестат, - спокойно отвечал Луи, - которому он, кстати, очень обрадовался.
- Да, так обрадовался, что сразу же признал тебя своим сыном! – Лестат распалялся всё больше. – И завещал тебе после своей смерти две трети своего имущества, в то время как мне достанется лишь одна треть! Какие махинации ты там обделывал, Луи, чтобы настроить против меня моего собственного отца?
- Я не сказал твоему отцу ни единого дурного слова о тебе, - Луи смотрел прямо в глаза Лестату. – И я могу поклясться в этом на Библии, если для тебя это что-то значит.
- Вампир и Библия… Тебе бы ещё в монахи постричься!
Лестат устало опустился в кресло.
- Ну как ты не понимаешь, что не сможешь без меня выжить, с твоими-то привычками? Да ты ничем не овладел за эти годы, кроме ловли крыс! Очень, кстати, полезно для сохранности урожая, который тебе не нужен! Или, наоборот, надеешься, что если меня рядом не будет, то и на крысах ты запросто проживёшь, и о шейке своей служаночки забудешь? А обо мне ты подумал? Что я буду там есть, там на много миль ни одного человека? Зверей в лесах буду добывать? Да, буду – чтобы отца прокормить.
- Лестат, слуги уже собирают вещи, - прервал их бурную беседу голос старика. – Иди проследи, чтобы всё было сделано как надо.
Лестат бросил на Луи последний взгляд, и на миг там мелькнула искренняя печаль и сожаление.
Луи и самому было не по себе. Потому что во многом Лестат был прав – отныне Луи оставался единственным вампиром среди множества людей, вампиром, не знающим толком, что делать со своим Тёмным даром, как называл это Лестат.
«Если бы Синь был рядом и умел читать мысли, - внезапно подумалось Луи, - он мог бы сказать, как нужно поступать с вещью, если не знаешь, что с ней делать. Такой вещи место либо в кладовке, либо на чердаке, либо в мусорной корзине».
Луи удивляло, что Синь вовсе не считал его живым мертвецом, которого нужно уничтожить – при том, что прекрасно знал поверья белых людей, связанные с вампирами. У племени, к которому принадлежали Синь и Иветт, понятия «живой мертвец» просто не было. Была вера в сверхъестественные силы, что странным образом сочеталась для них с христианством, были колдуны, способные проклясть человека, были жертвы таких колдунов, которых соплеменники не сторонились, а напротив, всячески стремились им помочь… Как всё-таки по-разному видят мир разные люди.

Часть 5

Теперь нужно вернуться на несколько лет назад, чтобы проследить за судьбой госпожи Лилианы Санчес, урождённой де Пон дю Лак.
Как ни грустно, но будучи принуждена постоянно слышать распускаемые вокруг её брата сплетни, Лилиана сама не заметила, как позволила сомнениям поселиться в собственном сердце. Она старалась быть терпеливой и ласковой с Луи, который тяжело переживал потерю любимого брата, но с каждым днём ей всё труднее было оставаться искренней – и Луи это видел. Перед сном Лилиана молила Господа, чтобы тот развеял её сомнения, помог вновь поверить в невиновность Луи, но стена отчуждённости между сестрой и братом всё крепла.
Наконец настал день, когда Лилиана посчитала за меньшее зло видеться с Луи как можно реже. Оба старались забыться, каждый по-своему. Луи днями и ночами пропадал в тавернах, Лилиана же не пропускала ни одного светского вечера, хотя, сказать по правде, не получала от этих вечеров никакого удовольствия. Молодую особу из семейства со столь сомнительной репутацией никто не спешил приглашать на танец, и большую часть времени Лилиана проводила в каком-нибудь уголке, обмахиваясь веером.
Поэтому девушка сначала не поверила своим ушам, услышав:
- Сударыня, не будете ли вы столь любезны подарить мне этот танец?
Очнувшись от своих мыслей, Лилиана с интересом взглянула на неожиданного кавалера. Одет молодой человек был отнюдь не бедно, однако чувствовал себя явно не на своём месте. Лилиане подумалось, что он с радостью предпочёл бы светскому одеянию костюм для верховой езды и только правила этикета заставили его натянуть на себя этот наряд.
- Понимаете, - смущённо пояснил тем временем юноша, - здесь почему-то у всех дам уже заняты все танцы. Как только я пытаюсь пригласить даму, она отвечает мне, что хотела бы пропустить этот танец, а сама потом идёт с другим кавалером! В той книге о светских манерах, которую я читал, говорится, что так делать не положено – но, возможно, автор книги чего-то не учёл или что-то перепутал?
Внезапно Лилиана поняла, что очень сочувствует юноше. Наверняка он впервые на светском вечере, вот здешние дамы и пытаются оставить его в дураках. Но кто он такой и почему его так стараются избегать? Возможно, его семейство здесь не в чести, как и её собственное? Но разве юноша в этом виноват?
Однако вслух Лилиана сказала совсем другое:
- Разумеется, сударь. Я с удовольствием с вами станцую.
Вести даму в танце юноша почти не умел, но Лилиана старалась направлять его мягко и незаметно, так что им всё же удалось станцевать все фигуры, пусть и не в совершенстве.
Когда же танец кончился, Лилиана попросила отвести её на свежий воздух, и вскоре оба оказались на террасе.
- Я ведь так и не представился, - заговорил её кавалер. – Это непростительная ошибка с моей стороны! Эрнесто Санчес к вашим услугам, сударыня.
- Лилиана де Пон дю Лак, - отвечала девушка. – Очень приятно познакомиться, господин Санчес.
Откуда же ей знакома эта фамилия? Ах да, на предыдущем балу две барышни, чей разговор она ненароком услышала, судачили о каких-то Санчесах, у которых, как поговаривали, не было никаких достоинств, кроме денег.
- Разбогатеть-то им удалось, - говорила одна. – Ведь уже давно живут в здешних краях, крепко на ноги встали, казалось бы. Да только из-за богатства им уже несколько поколений не удаётся достойной пары для женитьбы сыновей найти – все барышни, по их мнению, слишком бедны. Вот и заключают браки между кузенами и кузинами, а вы ведь понимаете, как это кровь разбавляет…
- Да, я о них слышала, - отвечала другая. – На следующем балу они собираются представить своего наследника – да только наследник, говорят, то ли уродец, то ли юродивый. Неудивительно, при такой-то генеалогии!
- Не знаю, как вы, милая, - продолжала первая, - а я собираюсь держаться от этого наследника подальше. Не хватало, чтобы его родители попытались его на мне женить! Что бы я стала делать с детьми-уродами?
- Вы правы, разумеется, правы, милая, - говорила ей вторая. – Уж лучше сразу за негра замуж идти!

И вот теперь они с Эрнесто Санчесом вдвоём, и никакой он не урод и не юродивый. Всё это такие же сплетни, как и те, что ходят об их собственной семье. А на деле молодому человеку всего лишь не хватает опыта в свете… и, быть может, уверенности в себе.
Почему-то вспомнился Луи, хотя внешне они с Эрнесто были совсем не похожи. Нужно обязательно встретиться с Луи снова, изгнать всякую тень сомнения из сердца!
- Вот вы где, Эрнесто, - на террасе появилась незнакомая пожилая дама. – А я вас везде ищу. Доброго вам вечера, мадемуазель де Пон дю Лак. Ах, дети, вы так хорошо смотритесь вместе, просто хоть портрет с вас пиши!
- Доброго вечера и вам, госпожа Санчес, - улыбнулась Лилиана, поняв, что перед ней мать Эрнесто.

Надо сказать, что супруги Санчес, родители Эрнесто, и в самом деле не теряли времени даром и вскоре посватались к Пон дю Лакам. Конечно, Лилиана прекрасно понимала, что дело вовсе не в ней – просто Санчесы искали для сына супругу со стороны, которая родила бы ему здоровых детей, а уроженка Европы в совершенстве подходила для этой роли. Но молодым людям это было безразлично: они успели искренне полюбить друг друга. И пусть Эрнесто был не столь образован и не столь подкован в светских манерах, но он был добрым, искренним и порядочным. И с ним Лилиане всегда было хорошо.
Вскоре у них с Эрнесто родилась двойня, мальчик получил имя Федерико, девочку же окрестили Изабеллой. Оба малыша были здоровы, и родители не могли на них нарадоваться.
И лишь одно омрачало жизнь молодой госпожи Санчес: с её братом явно творилось неладное. Каждый раз, когда они с Эрнесто наносили визит в родное поместье, Луи принимал их в тёмной комнате, не вылезая из постели, и говорил, что как раз сегодня ему нехорошо. Неужели он полагал, что его собственная сестра способна поверить такому детскому обману? Если уж Луи «заболевает» всякий раз, как они его навещают, то либо он не хочет их видеть, либо… он прикован к постели какой-то тяжёлой болезнью уже давно.

Часть 7

Луи брёл по ночным улицам Нового Орлеана, как раньше, во времена, когда Лестат ещё не появился в его жизни, а Поль уже покинул этот мир. Сейчас он был просто Луи, не человеком и не вампиром, потому что это был сон, а во сне стираются все границы.
Этот район города не освещался фонарями, сюда не ходили порядочные люди. Но Луи знал здешние места: несколько лет назад, в поисках смерти, которая навсегда погасила бы его душевную боль, он обошёл все самые отвратительные городские притоны, побывал едва ли не в каждой здешней подворотне.
А сейчас он искал ответ на вопрос, который так и не успел задать Синю. Он знал адрес того заведения, где его ждут, а потому шагал уверенно.
Шёл дождь, поэтому грязь под ногами противно хлюпала. Хорошо, что на нём надёжные сапоги. А вот плащ придётся сушить, когда всё останется позади. Или не придётся, если это сон?
Над едва заметной дверью не было вывески. Стучать Луи не стал: здесь этого никогда не требовалось.
Притон во сне оказался в точности таким же, каким Луи его запомнил наяву. Парочка пьяных девиц уснула прямо за столом, на полу у дальней стены грязный старик курил трубку, набитую отнюдь не табаком.
Подходить к старику Луи совсем не хотелось, он оглянулся в поисках свободного места, но почему-то единственный стул нашёлся рядом со спящими девицами. Луи вздохнул: исходящий от девиц запах перегара не мог перебить аромата крови, а он так и не ел с тех пор, как появился в городе. Перекусить бы сейчас поросёнком, да только поросят подают в приличных трактирах, а не в подобных местах.
- А вот и ты, наконец! – прошамкал старик, и изо рта у него потянулась полоска слюны. – Я знал, что ты придёшь, от моего предложения не откажешься. Вот, попробуй, парень – это ведь ни с чем не сравнимое блаженство. Стоит один лишь раз его познать, и тебе откроются такие стороны мира, такие глубины собственной души, что вернуться обратно ты не захочешь никогда. Я это знаю – никто не возвращается.
Свободной рукой старик дёргал Луи за штанину, другой же протягивал трубку.
Этого старика он тоже видел когда-то наяву. И тот так же предлагал ему отведать зелья, якобы уводящего в рай – но на деле погружающего в ад безумия, где человек перестаёт быть человеком.
- Уходи, - сказал Луи, отрывая от себя руку старика. – Мне не нужно ни твоего фальшивого рая, ни блаженства такой ценой. Я уже говорил тебе об этом и скажу ещё раз. Я не нуждаюсь ни в тебе, ни в этом притоне, ни в Лестате. Уходи, если не хочешь, чтобы я побил тебя!

«Фальшивое блаженство, - вертелось в голове, пока Луи возвращался от сна к яви. – Фальшивое блаженство».
Наконец он понял, что лежит в своей постели, впервые за много лет, что притон остался в прошлом, как и старик, как и… Лестат? Почему во сне он вообще заговорил о Лестате?
Потому что Лестат предлагал ему то же самое, что и курильщик опия. Возможность пережить незабываемое, но слишком дорогой ценой. Может быть, вампиру в момент поглощения человеческой жизни и открываются неведомые, ни с чем не сравнимые горизонты и глубины – но смысла в этом пагубном пристрастии нет никакого.
И ему не нужна кровь людей так же, как не нужен опий. Для того чтобы просто утолить голод, крови диких зверей и домашней скотины вполне достаточно. И хватит об этом.
За окном пела ночная птица, совсем близко, прямо за закрытыми ставнями. Луи приоткрыл окно, чтобы рассмотреть ночную певунью, но та, потревоженная, улетела.
В дверь постучали. Наскоро одевшись и отперев задвижку, Луи обнаружил на пороге Иветт, которая, как всегда, принесла ужин любимому хозяину…
- Я услышала, как вы ходите, - девушка опустила глаза. – Подумала, что будет лучше, если я постучусь, раз уж не успела к вашему пробуждению… Простите меня за это, пожалуйста.
- Что ты, Иветт, - улыбнулся Луи, - я вовсе не сержусь. Я очень благодарен, что ты так обо мне заботишься, и вот тебе моё слово: отныне ты можешь ложиться и вставать тогда, когда тебе удобно. Я буду очень рад, если у меня будет компания по вечерам после заката. Ты даже можешь…
Он оборвал фразу, придя в ужас от того, что чуть было не сказал.
- Я хотел предложить тебе составить мне компанию, - признался Луи, не зная, куда от стыда девать глаза. – Но ведь тебе наверняка неприятно смотреть, как я ем.
- Мне не неприятно, хозяин, - быстро проговорила девушка. – К тому же, эти куры всё равно спят – усыпить курицу очень просто, мой хозяин, нужно всего лишь нажать вот на эту точку…
- Верю, Иветт, - сказал Луи. – Разумеется, внучке шамана известны секреты гипноза, пусть даже самого примитивного…
- Гипноза, хозяин? Я даже не знаю такого слова!
- Нет, не бери в голову, моя хорошая, - Луи ласково обнял девушку. – Просто разные люди нередко по-разному называют одно и то же. Возьми себе к ужину, чего сама хочешь… или нет, я принесу.
Этим вечером многие не узнали бы вечно преследуемого печальными думами владельца поместья и его смиренную служанку. Расстелив простыню прямо на полу спальни, оба устроились на ней, словно на подстилке для пикника, за ужином шутили и смеялись. Мрачные тени прошлого покинули этот дом, что им давно пора было сделать.

Часть 9

В ноябре темнеет рано, поэтому Иветт надеялась, что ждать ей придётся недолго. Санчесы наверняка постараются добраться до поместья Пон дю Лак, прежде чем зайдёт солнце, а она под каким-нибудь предлогом задержит их в гостиной, чтобы подождали хозяина. Конечно, госпожа Лилиана удивится, что брат, пригласивший её в гости, не торопится встретить их с мужем, и Иветт как-то придётся это объяснять – но всё продлится очень недолго. А потом госпоже Лилиане откроется правда.
Иветт в который раз прочитала молитву, пытаясь успокоиться. Сколько ни убеждай себя, что всё будет хорошо, надо смотреть правде в глаза: эта встреча может обернуться кошмаром для всех четверых. Если госпожа Лилиана испугается хозяина – а она всё равно испугается, как бы ни повернулись события! – а муж кинется её защищать… то хорошо, если под рукой у него не найдётся факела.
«А если найдётся, то я закрою собой моего Луи», - внезапно подумала Иветт и почувствовала на глазах слёзы.
Вот уже зашло солнце. С минуты на минуту должен пробудиться хозяин. Нельзя, чтобы он видел, как она плачет. Краешком передника Иветт вытерла лицо.
Но где же Санчесы?
Она заслышала, как хозяин спускается по лестнице – и в то же мгновение с улицы донеслось лошадиное ржание.
- Добрый вечер, Иветт, - как ни в чём не бывало улыбнулся ей Луи. – Спасибо за все твои старания. Но теперь, пожалуй, я и сам смогу встретить Лилиану.
С замиранием сердца Иветт наблюдала, как Луи помогает сестре выбраться из экипажа, как здоровается за руку с её мужем. Слов до неё не доносилось, и впервые Иветт пожалела о том, что не обладает слухом вампира.
Лошадь вновь заржала, на этот раз тревожно – и хозяин, внезапно словно забыв о сестре, обернулся, вглядываясь во что-то в сумерках. Потом и Иветт заметила знакомую фигуру. Слишком знакомую.
Оставаться в стороне она не могла. Сунув в камин конец полена и превратив его в факел, девушка поспешила из дома. Лестат не посмеет угрожать её Луи, не посмеет тронуть госпожу Лилиану, которая всегда была так добра к слугам!
Луи же немедля поспешил навстречу пришельцу. Его глаза сразу же различили, что на руках Лестат держит маленькую девочку – но что это за девочка, он не имел ни малейшего понятия.
- Идите в дом, - прокричала Иветт Санчесам. – Враг явился!
- Иди, - приказал жене Эрнесто Санчес. – Я защищу вас обеих.
Он не задал ни единого вопроса. Только протянул руку и отобрал у Иветт факел. Когда враг близко, мужчина должен хвататься за оружие, а не разговаривать.
- Правильно, - услышала Иветт свой голос. – Его пулей не убьёшь. Пойдёмте, госпожа Лилиана.

- Зачем ты здесь, Лестат? – спросил Луи.
- Можешь радоваться, - отвечал тот. – Ты получил наследство. Мой отец умер и две трети своего имущества завещал тебе, как и говорил. Вот я и решил тебя обрадовать, да заодно проведать, как тебе без меня живётся.
Известие о смерти старика огорчило Луи, но сейчас было не до сожалений.
- Зачем тебе девочка? Кто она?
- Тебе ведь меня не хватало, признайся? Мы с тобой связаны неразрывно, пойми, Луи! Крепче, чем сыновья одного отца! А скоро мы станем ещё ближе – когда у нас будет общая дочь.
Воспользовавшись тем, что Луи на миг лишился дара речи, Лестат продолжал:
- Ты хочешь знать, кто она? А может, тебе интереснее узнать, сколько ей осталось? Совсем недолго. Я выпил из неё столько крови, чтобы не умерла, пока я доберусь до твоего замечательного и такого роскошного поместья – но смерть возьмёт своё, если ты не вмешаешься.
Луи понял.
- Нет, Лестат, что ты говоришь! Как можешь предлагать мне такое!
Свободной рукой Лестат вынул из кармана часы, посмотрел на циферблат.
- Сделай это сам, - в голосе у Луи прозвучали нотки мольбы.
- И не подумаю, - отвечал Лестат. – Неужели ты полагаешь, что я справлюсь один с воспитанием дочери? Скажи честно, можно мне ребёнка доверить? Поделись с ней своей кровью – и тогда она останется с нами, а не поделишься – перейдёт в мир теней.
Девочка с трудом приоткрыла глаза, попыталась протянуть руку навстречу своему защитнику. Как же она бледна. Прав Лестат, что жить ей осталось совсем немного…
- Ах ты наглец! – резко повернувшись, Лестат бросился на Эрнесто Санчеса, который подобрался к нему сзади с факелом.
Луи, набросившись с другой стороны, тут же вырвал девочку у него из рук.
- Ты не умрёшь, маленькая, - прошептал он.
И вот так, с девочкой на руках, бросился он прочь от своего дома, пустившись бегом к лесу, где нет людей.
Позади кричал от боли Лестат – видимо, Эрнесто всё же удалось ранить врага тем оружием, которое одно и может причинить ему вред. Только бы сам он уцелел…

Часть 11

Проснувшись на следующий вечер после заката, он застал Клодию у окна.  Устроившись на деревянном стуле, та водила карандашом по лежащему на подоконнике листу бумаги, иногда поднимая глаза, чтобы выглянуть наружу. И стоило Луи лишь проследить за её взглядом, как он увидел свою сестру, скачущую верхом в сторону охотничьего домика. Вот она остановила лошадь, обернулась, махнула рукой. Из лесу показалась вторая лошадь, на которой сидели Эрнесто Санчес и Иветт.
Строго-настрого запретив Клодии покидать домик, Луи поспешил навстречу сестре – и та бросилась в его объятия.
- Луи, братец мой родной… - шептала она, вытирая слёзы. – Это ты, это в самом деле ты… Теперь мы с тобой всегда будем вместе…
- Ну, ну, сестрица… - сам едва владея собой, говорил Луи. – Зачем же теперь плакать, ведь всё хорошо…
- А девочка? – Лилиана заглянула ему в глаза. – С ней тоже всё хорошо?
- Она теперь такая же, как я, - коротко ответил Луи.
«И можешь осудить меня, если считаешь нужным», - добавил он про себя.
- Понимаю, - на удивление спокойно произнесла Лилиана. – Я так и думала. Скажи… она ведь тоже не боится креста?

За те дни и ночи, что Луи и Клодия провели вместе, в особняке произошло вот что.

- Говори, - произнёс Эрнесто Санчес, держа факел у лица поверженного врага. – Говори всё, что знаешь.
- Пощади меня, мой господин! – голос пришельца был полон отчаяния. – Ты уже обжёг меня своим факелом, чего же ты ещё хочешь?
- Лучше не надо, сударь, - вмешалась Иветт. – Говорить-то он хорошо умеет, да только речи его опасно слушать. Вот господин Луи послушал – и в беду попал. Так что пусть просто отправляется на все четыре стороны.
- Ты понял, что сказала эта дама? – процедил Эрнесто, который уже догадался, что Иветт в этом доме не простая служанка. – Вон отсюда! На все четыре стороны!
- Понял, понял, - усмехнулся чужак, довольный, что Эрнесто убрал факел. – Но на четыре стороны – это слишком, пополам и ещё раз пополам не смогу разделиться даже я.
Расхохотавшись собственной шутке, он вскочил на ноги, бросился бежать – и вскоре скрылся из виду.
- Пойдёмте в дом, - сказала Иветт. – Разговор предстоит долгий.
Она рассказала всё, что знала сама, особенно подчёркивая, что господин Луи постоянно посещал часовню, при которой был похоронен их с Лилианой брат, что не боится распятий, что спит в обычной кровати…
Поначалу обоим Санчесам казалось, что они сошли с ума или видят кошмарный сон, однако мало-помалу ужас перед сверхъестественным уступал место состраданию к человеку, ставшему жертвой тёмных сил, и восхищению этим человеком – потому что он сумел найти путь к свету.
- Пусть этот… Лестат убирается туда, где ему место, - произнесла Лилиана. – И пусть ангелы хранят этот дом от таких, как он.
- И пусть он только посмеет причинить зло моей родне, - Эрнесто сжал кулак. – Тогда я его из-под земли достану и выставлю на солнце посреди бела дня. Загорится не хуже факела.
Все тревожились за Луи, все искали его каждый день и каждую ночь – но никто не мог знать наверняка, куда тот направился. Как-то после заката Эрнесто всё же побывал у охотничьего домика – но ни Луи, ни Клодии в тот раз там не оказалось: оба отправились на добычу пропитания. Зато во второй раз уже не разминулись.
Всё это Луи узнал от Лилианы, которая не переставала плакать, однако с лица её не сходила улыбка.
- И где же сейчас малышка? – спросила Лилиана. – Она здорова?
- Она прекрасна, - искренне ответил Луи. – Но я запретил ей покидать охотничий домик, пока вы здесь – слишком велика опасность. И она это понимает.
- Но ей же придётся когда-нибудь вернуться к людям! – воскликнула Лилиана.
- Разумеется, - подтвердил Луи. – Когда-нибудь.
- Да, - прошептала госпожа Санчес. – Я понимаю. Тогда передай ей от меня привет…

Часть 13

Осталось позади Рождество, миновали первые дни нового года. Жизнь в поместье Пон дю Лак текла своим чередом, вот только суматохи теперь прибавилось из-за прибавления в семействе.
В рождественский вечер Луи наконец рискнул привести Клодию в дом, перед этим раз двадцать убедившись, что та выучила наизусть все меры предосторожности. И каждый раз девочка отвечала без запинки, будто читала хорошо знакомый стишок. Она так легко привыкла к своей новой сущности, что Луи не мог удержаться от белой зависти. Быть может, Клодия и не была никогда человеком? Может, ребёнок, на которого случайно наткнулся Лестат, был посланником фей? Но с феями никогда не доводилось встречаться даже шаману Синю, хотя он и намекнул, что знаком по рассказам предков с тайным народом, который белые называют этим словом…
Как удалось выяснить, родители маленькой Клодии умерли от болезни этой осенью, и с тех пор девочка жила в приюте, откуда и забрал её Лестат, назвавшись её отцом. Клодия не желала идти с незнакомым человеком, но взрослые даже не подумали к ней прислушаться. Чем же стал для Клодии очередной поворот судьбы – благом или злом? Увы, в жизни порой одно слишком переплетается с другим… Так или иначе, отныне Луи стал для Клодии отцом, а Иветт – матерью, и связавшие их узы ничто не в силах разорвать.
Однажды в первых числах января Луи, уехав по делам в Новый Орлеан, вернулся в глубокой задумчивости: нотариус сообщил ему, что господин Лестат де Лионкур отказался от своей доли наследства в пользу господина Луи де Пон дю Лака, поэтому господин Луи де Пон дю Лак вновь является полноправным владельцем когда-то принадлежавшего ему дома.
Чего Лестат хотел от него на этот раз? На что ещё мог оказаться способен изощрённый разум этого чудовища?
Однако что-то подсказывало Луи: всё гораздо проще, чем кажется.
А потом ему приснился сон.

Устроившись в библиотеке, он с увлечением перелистывал страницы приключенческого романа, когда в дверь постучали – совсем негромко, даже робко.
Отложив книгу, Луи открыл дверь – на пороге перед ним стоял Лестат.
Луи даже не задался вопросом, как Лестату удалось пройти мимо Иветт и Клодии. А тот не поднимал глаз, будто рассматривал что-то на полу.
- Ну что же ты стоишь? Заходи, - Луи пришлось потянуть его за собой.
- Хорошая книга? – Лестат кивнул на приключенческий роман, по-прежнему избегая встречаться взглядом с Луи.
- Лестат, что случилось?
Луи начал не на шутку беспокоиться, ведь Лестат был сам на себя не похож!
- Ничего не случилось, - ответ прозвучал так тихо, что Луи едва разобрал слова. – Я пришёл попрощаться.
Осторожно сев на диван, он устремил взгляд в пространство.
- Луи, я остался один. Я один вампир среди людей во всём Новом Свете, понимаешь? Я хотел, чтобы мы были вместе, но тебя не смогла удержать даже наша общая дочь. А значит, не удержит уже ничто. Наверное, так и должно было случиться. Понимаешь, за что я не берусь – всегда выходит что-то не то, и я не знаю, почему так. Я ведь рассказывал, что меня сделали вампиром против моей воли? В Париже один очень старый вампир обратил на меня внимание, когда я выступал на сцене театра. Я с детства мечтал стать актёром, Луи, но мне мешало моё дворянское звание. Тогда я сбежал в Париж и устроился в труппу, вскоре мне дали роль Лелио. Можешь вообразить меня в роли Лелио? Такой нежный романтичный юноша, совсем на меня не похож. Хотя когда-то я таким и был, Луи, хотя ты мне, наверное, не поверишь. Хотел прожить достойную жизнь, а вон что получилось.
Он резко отвернулся, старательно пряча лицо.
- Лестат, - Луи развернул его к себе, - Лестат, ты что, плачешь?
Щёки его врага пересекали две кроваво-красные дорожки.
- Всё не так, - выговорил он снова, - всё почему-то не так… Я не хотел быть вампиром…
- Лестат, послушай. Ведь ещё не поздно. Я отказался от крови людей, и Клодия тоже. Мы можем жить среди людей, не скрывая почти ничего. Кроме бессмертия и манеры питания – но ведь это такая малость! Главное, что мы людям не враги и они об этом знают. Ты тоже можешь отказаться от человеческой крови, Лестат, и я непременно тебе в этом помогу…
- Я не смогу, - Лестат покачал головой. – Я слишком давно существую в этой ипостаси и слишком много людской крови успел выпить. И самое главное - я тебя даже не слышу, Луи! Я тебе просто снюсь. Это твой сон, а не мой, поэтому я и понятия не имею о нашем разговоре. Что бы ты мне сейчас ни сказал, я об этом просто не узнаю. Мы оба спим, а потом я проснусь таким же чудовищем, каким всегда для тебя был. И ничего не буду помнить.
- Тогда скажи просто, где ты сейчас, - Луи не собирался сдаваться. – И я тебя сам разыщу.
- Я уже на борту корабля, - отвечал Лестат. – Направляюсь во Францию. Где буду жить – сам не знаю. Так что возьми мою долю наследства, Луи, мне она уже не пригодится.
- Пожалуйста, Лестат, - Луи сжал его руку. – Пусть это мой сон, а не твой, но может быть, тебе всё-таки удастся хоть что-нибудь вспомнить. Так вот, выслушай меня. Ты однажды стал Лелио, и ты останешься им навсегда, ведь уличные актёры всю жизнь играют тот образ, который когда-то выбрали. Никто, никакая сила не отберёт у тебя твою роль на сцене и в жизни! Пожалуйста, помни об этом, вечно юный влюблённый Лелио, и пусть тебе однажды улыбнётся счастье! Это я тебе говорю от всей души.
Неожиданно для себя от прижал Лестата к груди и поцеловал в щёку, на которой ещё не высохли слёзы. Тот вздрогнул, отпрянул - и впервые за эту странную встречу поднял на Луи глаза, в которых теперь словно отражалось голубое небо.
Может быть, он и хотел что-то ещё сказать – но в этот миг Луи проснулся в своей постели.

Часть 15

Волны с шумом набегали на борт пассажирского судна, пересекающего Атлантику. В вечернем небе сияли тысячи звёзд, и вампирский глаз различал в их свете множество оттенков, недоступных человеческому зрению.
Но Луи было не до любования звёздами. Уже почти целый час он стоял у перил, не отрывая взгляда от океана, глубоко погрузившись в свои мысли, и мысли эти были невесёлыми.
Однако стоило Луи заслышать знакомые шаги, биение знакомого сердца, почувствовать чудесный аромат живой крови, как он повернулся в мгновение ока, чтобы заключить Иветт в объятия. Девушка прижалась к нему, и сердце её застучало совсем рядом с его собственным.
- Тебя что-то беспокоит, мой хороший? – прозвучал её голосок.
- Средиземное море, - отвечал Луи очень тихо. – Я всегда думал, что вода в нём голубая – а она чёрная.
Иветт перевела взгляд на океанские волны, затем поспешно взяла Луи за руку, отчаянно желая согреть своим теплом. Больше она ничего не могла сделать.
Для её любимого море навсегда стало чёрным, как и небо над головой. И виновен в этом был колдун Лестат, совершивший над её Луи свой отвратительный ритуал.
Иветт содрогнулась, осознавая своё бессилие. А ведь они с Луи столько раз одолевали препятствия, что казались непреодолимыми! Столько раз бросали вызов законам колдовским и человеческим, выходя победителями! Но никто из них не способен раскрасить чёрный ночной океан в голубой цвет.
- Да, мы плывём во Францию, - донёсся до них голосок Клодии. – Будем жить в Париже! Представляешь, Герман?
- Ух ты! – отвечал другой голос, принадлежащий, судя по всему, тому самому Герману. – Везёт же тебе! Мне матушка столько рассказывала о Париже, вот только она никогда там не бывала!
- Догонишь меня, Герман? – задорно спросила Клодия.
- В два счёта! – заявил мальчишка.
Чем кончилась игра в догонялки – этого Иветт и Луи так и не узнали. При желании вампир способен обогнать любого человека, так что у Германа не было ни шанса на победу, если только Клодия сама не захочет ему поддаться.
При свете дня Иветт нечасто выходила из каюты: слишком многие пассажиры невзлюбили чернокожую девицу, сумевшую, судя по всему, обольстить богатого плантатора. На твёрдой земле эти сплетники не избежали бы дуэли с женихом девушки, но на судне поединки не дозволялись, и потому Луи оставалось лишь утешать Иветт добрыми словами и клятвенно обещать, что во Франции ничего подобного не будет – ведь на континенте ещё лет пятьдесят назад чернокожие бастарды французских аристократов занимали должности при дворе, а революция и вовсе не оставила следа от предрассудков.
Справедливости ради надо заметить, что среди пассажиров были и люди, настроенные к Иветт вполне доброжелательно, хотя их было немного. К таким относились и родители маленького Германа, занимавшие соседнюю с девушкой каюту. Матушка Германа, которая действительно никогда не бывала в Париже, искренне желала Иветт счастья с господином Луи и то и дело восхищалась его манерами. Иветт не оставалась в долгу и от души хвалила супруга своей новой знакомой.

Оказавшись в Париже, Иветт поначалу почувствовала себя неуютно: слишком большим и шумным был этот город.
- Ничего не бойся, - шепнул ей Луи. – Мы всё равно будем жить в пригороде. И суеты поменьше, и собственное хозяйство можно содержать. Не гоняться же нам с Клодией в поисках пропитания по пустынным улицам за случайными прохожими.
Иветт вздрогнула, но тут же поняла, что это всего лишь шутка, и рассмеялась.
- Но мы ведь всё здесь посмотрим? – спросила она. – И в соборе Нотр-Дам побываем?
- Непременно, - пообещал Луи. - Можем даже обвенчаться там, если хочешь. Но сейчас, думаю, мы возьмём извозчика и отправимся смотреть наш новый дом.
- Луи, - осторожно прошептала Клодия. – За нами наблюдают.
Мгновением позже Луи и сам ощутил сверлящий его взгляд. Но стоило ему обернуться, чтобы как следует рассмотреть неизвестного, как тот одним прыжком исчез во тьме.
Луи оставалось лишь порадоваться, что до пригородов отсюда далеко. Не хотел бы он однажды, гуляя по ночным парижским улицам, столкнуться с этим существом.
- Правильно делаете, что уезжаете отсюда, сударь, - словно прочитав его мысли, заговорил извозчик. – За этим местом недобрая слава закрепилась. Люди пропадают, а куда – неведомо никому. Слухи всякие ходят… про живых мертвецов, что кровь сосут.
Клодия повернулась к извозчику, буравя его глазами, и тот поспешил добавить:
- Про мертвецов – это всё чепуха, конечно, добрые господа. Да только людей нехороших на свете много, поберечься не мешает.
- Вы правы, сударь, - серьёзно отвечала Клодия. – Не следует шутить с опасностью. Иначе может быть поздно.
Однако больше в ту ночь им не встретилось ничего подозрительного. Не появилось странное существо и на следующую ночь, и через неделю, и через месяц. Видимо, пригороды и в самом деле были свободны от ему подобных.
И всё же ни Луи, ни Клодия не сомневались, что видели вампира.

Часть 17

Лишь благодаря сверхъестественной быстроте реакции, свойственной вампирам, Лестату удалось увернуться от очередного летящего в него ножа. Однако противник ему почти не уступал, и рано или поздно какое-нибудь пущенное им лезвие обязательно угодило бы в цель, оставив Лестата без глаза. Наверняка глаз со временем восстановился бы, ибо вампиры навсегда сохраняют тот облик, в котором расстались с прежней жизнью, но угроза хотя бы временно лишиться красоты беспокоила Лестата не на шутку.
- Мне был нужен только ты! – выкрикнул Арман, и голос его почти сорвался на визг. – А тебе, значит, они нужнее, чем я! Будь ты проклят, предатель!
Лестат постарался уловить мысли своего бывшего друга, в один миг превратившегося в злейшего врага, и увидел там только глухое отчаяние, страх одиночества, всю боль, какую только могут причинить осколки разбившейся надежды. И всё это порождало такой сгусток ненависти, какой Лестат никогда не смог бы себе представить.
Да, он опасался огорчить Армана, когда показал ему газету, пришедшую неделю назад, и объявил о своём намерении, но не думал, что Арман захочет его убить! А надо было думать. Надо было вспомнить, с каким надрывом Арман отпустил их с Габриэль из Парижа, чего это ему стоило…
Вернувшись одиннадцать лет назад из Нового Света, Лестат прежде всего направился в Театр вампиров, хозяином которого считался до сих пор. Арман встретил его хотя и вежливо, но сдержанно, словно их не связывало ничего, кроме делового партнёрства. Пока они вдвоём шли по коридорам Театра, лицо старшего вампира оставалось неизменным, словно у высеченной из мрамора античной статуи. И лишь оказавшись с Лестатом наедине в своих апартаментах, Арман с величайшей нежностью расцеловал его в обе щеки, а затем положил голову Лестату на грудь, едва слышно всхлипнув… В этом вампире, прожившем более трёхсот лет и познавшем то, что другим и не снилось, странным образом продолжал жить недолюбленный ребёнок, вынужденный таить эту сторону своей души ото всех.
И тогда Лестат, ласково гладя Армана по голове, стал шептать слова утешения, в которых тот так нуждался. В отличие от Луи, который предпочёл свободную жизнь, Арман никогда не велит ему уйти. Это ли не подарок судьбы?
В последующие за этим десять лет Лестату казалось, что он наконец-то нашёл свой уютный уголок, который можно называть домом. По-прежнему нося на виду у своих подданных маску грозного и зловещего владыки вампиров, наедине с Лестатом Арман преображался. И в такие мгновения он становился для Лестата словно младшим братом, порой капризным, но любимым.
Возможно, ничто так и не нарушило бы этой идиллии, если бы не газета, которую Лестат забрал из почтового ящика. Статью, которая завладела его вниманием, он перечитывал вновь и вновь, хотя выучил наизусть едва ли не с первого раза. Всю неделю он был погружён в свои мысли, и всё нестерпимее становилось желание совершить невозможное.
Если бы только он не привлёк тогда внимание Магнуса, сумасшедшего старого вампира… Если бы только… Тогда его судьба могла бы сложиться так, как хотелось ему, а не так, как велит его новая хищная природа, которая пребудет с ним вечно!
Полно. Он уже пытался вернуться – и в результате погубил две невинные жизни. Вампиру туда нельзя. Да, но ведь вампиру можно взглянуть на бывших смертных товарищей лишь одним глазком, так, чтобы они ничего и не заметили…
Устав от внутренней борьбы, Лестат наконец признался во всём Арману. Показал ему статью, которая носила очень простое название – «Успех Театра Рено». Поведал о своей радости, что его бывшие товарищи не пропали в Лондоне, напротив – сумели так поднять театр, что о нём начала писать пресса. И поделился своим желанием, которое уже неделю как стало неотступным…
И вот тогда Арман решил его убить. А может, не решил ничего – просто не в состоянии был справиться с болью, которую причинило ему это известие.
- Арман, послушай! – Лестат постарался перекричать звон летающих по комнате ножей. – Хочешь поехать со мной? Тогда нам не придётся расставаться!
- Хочу, - голос у Армана изменился, он выронил зажатый в руке кинжал. – С тобой я поеду куда угодно, Лестат… С Театром вампиров справится Сантьяго, а мы поедем куда захотим… Но постой, Лестат!
Ярость чудовища ушла из глаз Армана, но не появилось в них и то полудетское доверчивое выражение, к которому Лестат успел привыкнуть.
- Ты очень хочешь вернуться к ним, ведь так? Не делай этого. Я говорю сейчас как вампир, проживший не одно столетие. Я тебя понимаю, поверь. Я тоже очень хочу вернуться в Венецию, где жил когда-то с моим наставником, хочу, чтобы всё было, как раньше. Но этого никогда не будет. У каждого из нас есть рана, которая никогда не зарастёт, и остаётся лишь сжать зубы и терпеть. Мне так тебя жаль, Лестат, поверь. Мастерская моего наставника сожжена, поэтому мне некуда возвращаться. А тебе есть куда вернуться, но вернуться ты не можешь – и это очень тяжело. Никто из нас не может стать прежним…
По щекам Армана побежали кровавые слёзы, он бормотал что-то неразборчивое, но на этот раз не прижимался к Лестату, как младший братишка.
- Кто решает, что можно, а что нельзя? – Лестат решительно поднялся с дивана, на котором оба сидели. – Кто прописывает правила поведения для вампиров? Кто их видел записанными, эти правила? Или, пока я ездил в Новый Свет, у нас появился единоличный правитель, который казнит любого, кто посмеет делать то, что нравится, а не то, что противно? Вот скажи, Арман: кто тебя накажет, если ты вернёшься в Венецию? Или меня, если я приду на представление Театра Рено? Или даже если попрошу вернуть мне роль Лелио? Газета пишет, что они больше не играют на улицах, у них теперь собственное здание. И вряд ли сцена у них освещается солнцем, тем более что спектакли идут по вечерам. Я могу держать с тобой пари, Арман, что вновь стану Лелио. Если проиграю - отдам тебе Театр вампиров навсегда, а сам стану у тебя подсобным рабочим.
- Я готов держать с тобой пари, Лестат, - смахнув слёзы, твёрдым голосом произнёс Арман. – И поверь: я буду счастлив, если проиграю.
«Ты однажды стал Лелио, и ты останешься им навсегда», - прозвучал где-то рядом очень знакомый голос. Вздрогнув, Лестат оглянулся, но, конечно же, ничего не увидел.
Вскоре два самых опасных вампира в Париже покинули город, устремившись на поиски того, что когда-то потеряли. Удастся ли им найти для себя свет во тьме или же их души будут вечно обречены блуждать во мраке – ответ на этот вопрос могло дать только время.

Часть 19

Парадные двери Театра вампиров им отворил подобострастно улыбающийся швейцар, оказавшийся, к удивлению Луи, человеком. Чем дальше они с Сантьяго углублялись в коридоры театра, тем больше людей попадалось им на пути. Но что здесь делали эти люди? Держали ли их на положении рабов – или они пошли в услужение к вампирам добровольно?
В общем-то, внутри на обычный человеческий взгляд не было ничего особенного. Фойе, коридоры, запертый пока зрительный зал, гримёрные артистов… Готический антураж, разумеется, соответствовал названию, но окажись Луи в подобном театре лет двадцать назад, когда сам был человеком – не заметил бы совершенно ничего подозрительного.
Сантьяго принюхался.
- Умираю с голоду, - мрачно произнёс он. – Пять ночей не охотился, ничего в рот не брал. Ох и трудно же… Одно хорошо – ждать недолго осталось.
- Зачем же вы так с собой? – поражённый словами странного вампира, Луи на мгновение забыл о своей неприязни. – Какой смысл изводить себя голодом?
- А как иначе распалить себя перед пиршеством? – на лицо Сантьяго вернулась ухмылка. – Чем дольше отказываешь себе в удовольствии, тем оно желанней, когда приходит час. Господин Арман порой месяцами не прикасался к пище, чтобы потом познать наслаждение, неведомое тем, чья воля слаба…
- Могу ли я поговорить с господином Арманом? – поспешно спросил Луи, которому общество Сантьяго успело порядочно надоесть.
- Никак нет, - уверенно произнёс Сантьяго. – Господин Арман в отбытии, до его возвращения Театром вампиров заправляю я. Надеюсь, представление тебе придётся по нраву, ха-ха! Только вот тебе в нём отведена роль зрителя, и на большее не надейся.
Он зашептал Луи в ухо:
- Мне ты без особой надобности. Но господин Арман повелевает всеми вампирами в Париже, так что тебе необходимо явиться пред его очи. Кто бы мог представить, что наши актёры не смогут тебя выследить на протяжении десяти лет? И что только мне это удастся, как раз тогда, когда господин в отъезде? Подумать только, показав тебя господину Арману, я смогу просить о повышении!
До представления, по словам Сантьяго, осталось всего несколько минут. Для Луи отвели отдельную ложу. Все же остальные зрители в зале, к его удивлению, оказались обычными людьми, а вовсе не вампирами.
- Знатные персоны, - сказал про них Сантьяго. – С тугими кошельками. Кто бы мог подумать, что Сантьяго когда-нибудь будет вхож в высшее общество? А вон оно как получилось. Эти смертные жаждут зрелищ – так дадим им то, в чём они так нуждаются!
Спектакль начался. Если это вообще можно было назвать спектаклем. Актёры-вампиры, выдающие себя за людей в костюмах вампиров – надо же было такое придумать! – разыгрывали сценки, каждая из которых должна была подводить зрителей к мысли о быстротечности жизни и о конечном торжестве смерти. Всё это происходило под рокот барабанов, отбивавших один и тот же дикий ритм где-то за сценой.
И не жалко богатым господам платить за такое из своих кошельков, подумалось Луи. В чём смысл этого представления? Любой человек и так знает, что он не бессмертен, за этим знанием не нужно идти в театр!
Барабаны тем временем звучали всё громче. И Луи внезапно понял, что глаз не может отвести от сцены. Он уже не ждал никакого сюжета от абсурдного представления, он ждал лишь кульминации, которая непременно должна была наступить…
И вот барабаны смолкли, и двое вампиров в чёрном вытолкнули на сцену девушку. Луи сразу же понял, что девушка эта – не вампир и что ей очень страшно.
- Пощадите! – выкрикнула она, когда Сантьяго вывел её на середину сцены. – Я хочу жить!
- Разве наше представление ничему тебя не научило? – проговорил ей в ухо Сантьяго. – Или ты невнимательно смотрела? Все люди умирают – так какая разница, сейчас или потом?
В руке у него очутился кинжал, он полоснул им по платью несчастной девушки, оставив ту обнажённой по пояс. А барабаны всё били.
Казалось, сердце Луи стучит в одном с ними ритме. Он видел, как Сантьяго, приобняв девушку, сопротивляется отчаянному желанию, чтобы не оборвать представления раньше времени. Сам же Луи будто приклеился к своему креслу, барабаны, бьющие словно внутри него, мешали ему встать, даже для того, чтобы попытаться помочь несчастной…
Сантьяго провёл кинжалом по коже намеченной жертвы, по груди у той потекла красная струйка – и Луи захлебнулся в аромате чудеснейшего нектара, по сравнению с которым вкус свиной крови заставил бы скривиться от отвращения. В ужасе Луи вцепился в подлокотники кресла, но ничто сейчас не могло бы противостоять дремавшему в нём столько лет хищнику, который теперь поднял голову и требовал еды. Луи пробовал задержать дыхание, но чудесный запах был ему необходим, как человеку – кислород.
Заболела грудь, словно хищник внутри него вцепился зубами в человека, которым Луи ощущал себя все эти годы.
Луи закричал. Ему нужна была кровь. Человеческая.

Часть 21

- Ты только посмотри, Луи, что пишут в газетах! – воскликнула Иветт, когда её муж, пробудившись после захода солнца, спустился в гостиную.
Клодия была уже здесь. Судя по всему, новость она уже прочитала и теперь с нетерпением поглядывала на приёмного отца.
Взяв протянутую женой газету, Луи тут же увидел заголовок: «Конец Театра вампиров».
Сам же текст, на прочтение которого у Луи благодаря сверхъестественной памяти вампира ушло лишь несколько секунд, был таким:

«Театр вампиров, снискавший себе известность в Париже и за его пределами, больше не распахнёт свои двери для публики – и это, вероятно, к лучшему. Сегодня в три часа ночи дежурный инспектор полиции Шарль Сент-Коломб получил от господина, имя которого пока не разглашается в интересах следствия, сведения о состоявшемся в театре покушении на убийство. Важно, что покушение было совершено актёрами театра, прямо на сцене, на глазах у зрителей, которые искренне принимали разворачивающееся кровавое действо за гениальную игру. Жертва покушения успела получить рану, но была спасена отважным парижанином, впоследствии сообщившим об этом происшествии в полицию.
Здесь мы можем напомнить читателям, что окрестности Театра вампиров уже давно пользуются дурной славой из-за таинственных исчезновений людей, ни одно из которых до сих пор не удавалось раскрыть.
Заподозрив, что в Театре вампиров под видом лицедеев орудует разбойная шайка, комиссар Марсель Симони привёл в здание театра отряд полиции. Поскольку служащие театра не желали пропустить полицейских внутрь, комиссару пришлось пригрозить применением оружия.
Во время обыска отряд обнаружил в здании театра потайную дверь, а за ней – склеп со множеством гробов. Подозревая, что в гробах могут храниться останки жертв преступлений, комиссар приказал вытащить гробы на свет и вскрыть их.
Для последовавших за этим событий ни полиции, ни прессе пока не удалось найти объяснения.
Стоило солнечным лучам проникнуть в гроб, как внутри его вспыхнул огонь. Из гроба выскочила горящая заживо фигура, напоминающая человеческую, и принялась с диким криком метаться по зданию театра. Все попытки угнаться за этой фигурой, чтобы погасить огонь, ни к чему не привели – двигалось это существо намного быстрее человека. Тем временем полицейские, как бы ни были они поражены происходящим, повинуясь отданному ранее приказу комиссара, вскрыли остальные гробы. Вскоре здание театра напоминало ад: выскочившие из гробов и горящие заживо существа заполнили всё вокруг, в поисках спасения они метались не разбирая дороги, а потому пожирающий их огонь перекидывался на все окружающие предметы. С жуткими воплями обитатели гробов кидались в раскрытые окна, но, не найдя спасения и за пределами зловещего театра, обращались в пепел. Когда наконец прибыла пожарная команда, спасать было уже нечего. Комиссар Симони, также пострадавший от огня, в настоящее время пребывает в больнице, однако, по словам врачей, состояние его не внушает опасений. Больше в полицейском отряде пострадавших нет».

- Какая жуткая смерть, - произнёс Луи, уставившись глазами в никуда. – Я ведь хотел только обезопасить от вампиров людей, а не сжечь заживо их самих…
- Здесь нет твоей вины, - Иветт мягко взяла его за руку. – Они сами навлекли это на себя. Преступники и убийцы всегда кончают плохо. А Жанне ты спас жизнь, как и многим людям, которые в будущем могли бы стать жертвами этого так называемого театра.
Луи же внезапно вспомнился Сантьяго, который в предвкушении пиршества изнурял себя голодовкой – и вряд ли он был единственным. Но пиршество так и не состоялось, вместо наслаждения пришла агония. Знакомы ли были этим созданиям другие наслаждения, другие радости? Было ли в их существовании хоть что-то светлое? Луи казалось, что нет. Умей они наслаждаться жизнью, а не её отнятием - им не было бы нужды истязать себя голодом ради кровавого ритуала, который, похоже, и составлял для них весь смысл существования.
Может, ему не стоило ходить в полицию, а стоило вернуться следующим вечером в театр? Найти Сантьяго, попытаться убедить его в том, что не все радости жизни заключены в отнятии чужой крови? Сантьяго всё время строил из себя шута – но что он прятал за этой маской? Теперь уже никто никогда этого не узнает.
- Я помолюсь за них в церкви, - молвила Клодия. – Ведь они все родились людьми, значит, души у них человеческие. А душа человека бессмертна, её не уничтожить никакому тёмному колдовству, что превращает людей в вампиров.
- Да, милая, - проговорил Луи. – Конечно. А я, пожалуй, пойду навещу Жанну.

Часть 23

Бывают на свете люди, которые всю жизнь сосредоточены на каком-то одном деле и достигают в нём совершенства. А бывают и такие, чьи интересы поражают своим разнообразием, - и порой они достигают совершенства во многих, совсем не схожих друг с другом занятиях.
К таким принадлежал и молодой естествоиспытатель Кристиан Бру, сын известного врача и выпускник престижного университета, чьей страстью, помимо естественных наук, было собирание фольклора. В 1816 году эта страсть привела его в Лондон – город, в котором, по слухам, обитает больше привидений, чем где бы то ни было. И неудивительно – ведь поговаривают, что столица Англии выстроена на месте древнего языческого святилища.
В Лондоне Кристиана приютил в своём доме пастор Джозеф Смит, старинный друг отца. С пастором Кристиан быстро нашёл общий язык, как и с его дочерью Элизой, которая приехала к отцу погостить вместе с супругом. Супруг же Элизы, Арман, хотя и отличался прекрасными манерами и знанием светского этикета, казался несколько замкнутым. Кристиан знал о нём лишь то, что они соотечественники: десять лет назад Арман перебрался в Лондон из Франции.
Водились за Арманом и кое-какие странности. Днём он не появлялся вовсе, лишь вечером спускался к ужину – да и то к самому его концу. Тогда пастор наливал в бокал зятю прозрачную жидкость, что всегда хранилась в бутыли, из которой больше никто не пил. Задавать вопросы Кристиану не хотелось: перед поездкой он прочитал об Англии и англичанах всё, что только мог, и прекрасно знал, как те дорожат своей частной жизнью.
И всё же привычки Армана наводили Кристиана на мысли, отделаться от которых не удавалось. Потому что молодому собирателю фольклора было слишком хорошо известно, каким персонажам народных поверий подобные привычки свойственны.
Арман, казалось, тоже присматривался к Кристиану, а порой словно прислушивался к его мыслям. На лице его в такие минуты появлялось выражение глубокой задумчивости.
Неизвестно, сколько бы длилось это взаимное молчаливое изучение друг друга, если бы однажды Кристиан не решил посетить знаменитый театр Рено и, вернувшись с представления, не начал бы за ужином беседу о поразившем его невероятно талантливом актёре, выступающем под псевдонимом Лестат де Валуа.
- Я попросил у него автограф, - возбуждённо рассказывал Кристиан, - и он согласился! Вот, посмотрите же!
Арман взглянул на автограф лишь мельком и тут же перевёл взгляд на свой бокал с неизменным прозрачным напитком.
Когда же Кристиан сообщил о своём намерении посещать все представления с участием Лестата де Валуа и каждый раз подкарауливать его у служебного входа, Арман, видимо, принял какое-то решение.
- Послушайте, - заговорил он. – Я знаю Лестата де Валуа очень давно, гораздо дольше, чем вы можете себе представить. Если хотите узнать его… и меня поближе, я зайду к вам в комнату спустя полчаса после ужина.
Элиза, казалось, готова была ахнуть, а пастор приподнял брови в явном удивлении. Однако оба промолчали.
Ровно через полчаса после ужина – Кристиан убедился в этом по висевшим в его комнате настенным часам – господин Арман негромко постучался в его комнату и, получив приглашение, вошёл.
- Вы догадываетесь, господин Бру, что я не обычный человек, - начал он. – И мне известно, кого я вам напоминаю… Признаться, я долго не решался вам открыться, а потому тщательно прощупывал ваши мысли, пытаясь понять, можно ли вам доверить важную тайну. И пришёл к выводу, что вас не испугать не изученным вашей наукой явлением и что хранить секреты вы умеете. Как известно, недомолвки очень часто приводят к недоразумениям, порой трагическим. Поэтому скажу прямо: я вампир.
- Так я и догадывался, - спокойно и серьёзно отвечал Кристиан. – Но можно ли тогда спросить: что представляет собой та прозрачная жидкость, которую вы пьёте за ужином?
Арман расхохотался от души. А отсмеявшись, объяснил:
- Самая обычная вода с сахаром. Питательной ценности для мне подобных не представляет, но и вреда от неё никакого. Господин Смит хотел бы, чтобы я мог разделить семейную трапезу – вот и придумал для меня такое угощение. Признаться, я ему благодарен: я ведь триста лет не ужинал за столом, в обществе обычных людей. Что же до остального… Скажите, что вам интереснее: моё вампирское существование или же моё возвращение в обычный мир?

Часть 25

Он давно уже потерял счёт ночам, да и годам тоже. Бродил по лесу, стараясь не попадаться на глаза людям. Те, впрочем, тоже не искали с ним встречи, считая опасным лесным духом.
Дома у него не было. Ни в те времена, когда он был человеком, ни в те, когда наслаждался могуществом вампира. Потому что Театр вампиров никак не мог называться домом, более всего он походил на притон – наподобие тех, с которыми была связана его прошлая жизнь смертного бродяги.
В притонах, как известно, хорошему не учат. И в этом притоне, по ошибке именуемом театром, его научили страшному греху: продлевать своё существование за счёт крови невинных людей. За это он и был низвергнут в адский огонь.
Что произошло незадолго до того, как он попал в ад, лесной скиталец помнил плохо. Ему очень хотелось есть, но было почему-то нельзя. А когда наконец стало можно, еду у него отобрали – вырвали из-под самого носа. Так он и улёгся тогда в свой гроб голодным.
А потом ему стало очень больно.
Как удалось спастись от адского огня – это вспоминалось ещё труднее, да и не хотелось ему вспоминать своё пребывание в аду. Кажется, он прыгнул в какую-то бочку с водой, да так и уснул там, не нуждаясь в воздухе – потому что зачем же воздух тому, кто уже умер и приговорён к аду?
Потом он полз по ночным улицам, выбирая самую тень, потому что слишком боялся людей. А от запаха их крови по щекам текли слёзы: безумно хотелось есть, и в то же время кровь людей вызывала в нём панический страх. Он не смог бы сделать ни глотка, даже если бы какой-нибудь очень добрый человек, каких в мире и не бывает, захотел бы с ним поделиться… Кровь людей в его сознании навсегда отныне была связана с болью от огня.
В лесу было проще – там можно было добывать спящих по ночам зверьков, этому не могла помешать даже такая страшная слабость. Мало-помалу силы возвращались, спустя месяц он смог охотиться на дичь покрупнее, а значит, и питаться стал более сытно. Но кожа его так и осталась чёрной, словно у чертей на картинках, а на голове не росло больше ни одного волоса. Отныне ему никогда уже не удастся выдать себя за человека.
После каждого лета наступала осень, а потом зима, и лесной скиталец начинал отчаянно мёрзнуть. Это совсем неудивительно для того, у кого нет и никогда не было дома. Но тёплую одежду взять было негде.
Как-то раз он обнаружил, что за ним следит человек. Самый обычный, пахнущий так же, как и все люди. Никакого искушения запах его крови у лесного скитальца не вызвал, ведь теперь тот был более или менее сыт. Однако соблазн выйти к человеку и заговорить с ним был почти неодолимым: в конце концов, он ведь и сам родился человеком! Таким же, как и все! Пусть на бродяг приличные люди смотрели с презрением – но он не виноват, что ему не повезло иметь свой дом! Как же он всегда мечтал хотя бы о каморке…
Поэтому лесной скиталец не поверил своим ушам, когда спустя примерно неделю человек сам вышел ему навстречу, протянул вперёд пустые ладони, показывая, что безоружен, и произнёс:
- Меня зовут Кристиан. Хочешь, будем жить вместе? В одном доме?
Он уже очень давно ни с кем не разговаривал. Так давно, что сам не знал, сумеет ли ответить, не разучился ли говорить совсем. Но всё-таки произнёс:
- Я хочу с тобой жить… И меня зовут Сантьяго.
В доме у Кристиана и вправду было тепло. Поначалу Сантьяго боялся пламени в камине, поэтому каждый раз, завидев огонь, хватался за руку Кристиана. Однако со временем понял, что этот огонь не сделает ему больно. Никакая вещь в доме Кристиана не причинила бы ему боли, потому что теперь это был и его собственный дом.
Дни Сантьяго проводил в спальне, куда благодаря ставням не проникали солнечные лучи, а вечером спускался к Кристиану. Тот неизменно угощал его водой с сахаром – вкуснейший напиток! – а потом они вели долгие беседы.
И в этих беседах Сантьяго мог быть искренним, мог наконец снять маску шута, которую когда-то очень давно навязал ему предводитель уличной шайки, где юный Сантьяго искал убежища и защиты, маску, которая не сходила с его лица, пока он переходил из одной банды в другую, которая осталась при нём и тогда, когда один из парижских вампиров сделал его бессмертным, создав таким образом для Армана ещё одного слугу…
- Ты очень, очень хороший, - шептал Сантьяго, наклонившись к самому уху Кристиана. – Мы теперь всегда будем вместе… Это наш общий дом…
И Кристиан с улыбкой обнимал его в ответ.